– Ты умираешь, Пол. Ты умираешь.

– Все в порядке, Дэнни, – произнес тот. – Ты тоже мертв.

Слова были похожи на когти, царапающие его горло.

* * *

А потом вспыхнуло жаркое пламя – огненный шар, взорвавшийся прямо за деревьями, озарил ночь ослепительно ярким оранжевым светом.

Пошатываясь, Пол брел к нему, а жар огромного пожара выжимал пот из пор и жалил глаза. Вздохнув, Галло почувствовал вкус дыма, который осел на языке, его рот словно был обит фланелью. Когда Пол добрался до места катастрофы, то увидел хвостовую часть «Сессны»[25], торчащую из пылающей земли под углом в сорок пять градусов. Позади на снежном покрове полыхал огненный след. Столбы густого дыма поднимались в переливающееся разными цветами небо. Что-то продолжало следить за Полом с дерева – создание, чьи глаза сверкали неестественно-зеленым.

Галло побежал в сторону разверзнувшегося ада и сквозь пламя увидел раздавленную кабину пилота и град осколков. Дверь кабины повисла, из отверстия вырывался дым. Ботинком Пол отпихнул дверь в сторону. Та ударилась о разбитое лобовое стекло, затем покорилась и упала в дымящийся снег.

Из проема выскочила фигура, у человека горели лицо и волосы, от его одежды остались тлеющие обугленные лохмотья. Рот его открылся, и черный дым знаменем взметнулся в воздух.

– Пол…

Галло схватил человека и вытащил из огня. Обжег руки, рукава рубашки загорелись, а между пальцами лентами рассыпались сгоревшие куски чужой плоти. Он толкнул человека в снег и катал, катал, катал, катал его в грязной воронке, пока черная шелуха кожи не перестала дымиться и тлеть. Пол чувствовал запах сгоревшей человеческой плоти – вонь, от которой спекались волосы в носу.

– Пол…

– Нет, – застонал Пол, качая головой и отступая от почерневших живых мощей, в воздухе повис дымный след. – Нет. Нет.

– Ты должен был присматривать за ним, Пол. Ты должен был присматривать за братом.

Пол закричал.

* * *

Когда он снова открыл глаза, было утро.

Бледно-серый дневной свет просачивался вниз сквозь ветви деревьев. Пол больше не сидел ни на валуне, ни прислонившись к дереву, он растянулся на земле, будто заснул, рисуя на земле «снежного ангела». Он сразу понял, что это не галлюцинация, поскольку ему было больно. Все его тело горело в лихорадке. Снег вокруг должен был испаряться.

Сев, он почувствовал смертельную слабость. Его мышцы скрутило в болезненные узлы. Горло саднило. Головная боль прошла, ее снова сменила пустота, далекий шепот ветра пустыни. Но часть его словно осталась где-то там.

Каким-то образом Полу удалось подняться на ноги и удержать равновесие, всем весом навалившись на ствол ближайшего дерева. Отсутствие желания помочиться подсказывало, что он обезвожен. Судя по жжению и покалыванию во всем теле под одеждой, он был близок к переохлаждению. Пол сопротивлялся желанию снять куртку, расстегнуть рубашку и кататься по снегу, хотя это и выглядело заманчивым. Весь дрожа, он опустился на землю, наскреб снега онемевшими трясущимися руками и присосался к нему губами. Он повторял это снова и снова. Обхватив себя, стуча зубами от холода, Пол сумел подняться и проплестись несколько ярдов, не разбирая пути. Снег набился в ботинки, ноги промокли и начали коченеть. Он не чувствовал пальцев. И все же, несмотря на холод, горел. Капли пота выступали из пор и блестели на лбу. Рот наполнился вкусом растертых камней.

Среди белизны возникла фигура, размытая и нечеткая. Человек. И он шел к Полу. В какой-то момент фигура раздвоилась… потом растроилась… но затем восприятие у Пола нормализовалось. Ноги подвели его, когда фигура была, наверное, футах в десяти, и Пол осел в снег. Его голова забилась в беззвучном ритме, и во рту он почувствовал привкус крови, смешавшийся все с той же каменной пылью. Он опрокинулся на спину, ноги неловко подогнулись. Небо в вышине было сетью переплетенных ветвей. Пол поднял правую ладонь и увидел, что та вся в крови. Над ним нависла фигура – темное безликое пятно, уплывающее из фокуса. Пол попытался заговорить, но смог выдавить из горла лишь щелкающие звуки.

– Не нужно говорить, – произнесла фигура.

Ее облик снова прояснился, и на этот раз Пол смог различить ружье, ствол которого был направлен на него. Дыхание мужчины повисало паром в воздухе, его лицо скрывала копна волос и всклокоченная черная борода. Но глаза у него были ясными и разумными. А Пол просто лежал, не в состоянии шевельнуться. Сердце пульсировало в ушах. Фигура опустила ствол на толику дюйма. И подняла голову от ружейного ложа. Пол снова попытался поднять руки, но мышцы промерзли. Его зубы не переставали стучать.

– Пол, – произнес горный человек, ствол ружья постепенно опускался, а ветер хлестал мужчину по лицу его же длинными волосами. – Пол, это правда ты?

Пол не мог ответить. И не мог пошевелиться. Ему хотелось закрыть глаза и немного поспать. Фигура приблизилась, обошла вокруг него и остановилась всего в нескольких шагах.

– Боже мой, – выдохнул человек.

Ветер сдул волосы с его лица.

Это был Дэнни.

И была боль, и был звук.

Боль заполняла собой все. Словно шторм, бушевала внутри мышечных волокон и вдоль окоченевших сухожилий. Он чувствовал, как его сжимает и затягивает – затягивает внутрь собственного тела, которое состояло не только из мышц, но и (так казалось) из переломанных костей. Разрушение. Смерть.

Боль стала цикличной, билась словно пульс, с тягучими паузами безмолвия между ударами. В этих промежутках, в этих паузах между спазмами он успевал заметить освежающий и бледно освещенный покой. Золотой. Теплый. Это было похоже на бег вдоль забора, когда дивный цветущий сад мелькает в просветах между гнилыми расколотыми досками. Он осознал, что окунается в эти просветы, стоит им только появиться, пытается вытолкнуть себя в этот сад. Иногда у него получалось. Иногда нет.

Тук-БАХ-тук-БАХ-тук-БАХ!

Звук был неясным. Иногда слышался человеческий голос, раздающийся из хрипящего динамика (или так казалось), а в другое время – большую часть времени – не было ничего, кроме голодного завывания ветра, одновременно далекого и близкого, и ритмичного «тук-БАХ» его собственного сердцебиения. Словно скрип старого дерева, содрогающегося в агонии страшной бури. Словно дробная чечетка маленьких твердых гранул, которые швырнули в буфет. Прозвучало: «Се ворядке бой се вопрядке». Запись, которую проигрывали на неправильной скорости.

Мимолетные проблески того сада. Лепестки сирени. Пальмовые листья. Кадры с крошечными разноцветными птицами, летящими по лазурному небу. Солнце, обжигающее, будто лед. Сверкающий золотом пруд. И он был – се ворядке бой – иногда там, иногда нет. Плавал в воспоминаниях о воспоминаниях.